Спрашивают: как мы выносим ужасы социальной работы? Отвечаем: там где бездна человеческих пороков и горя, там место для самых ярких проявлений сострадания и любви. Приведу развернутый пример. Этим летом на съемках у нас на руках оказался младенец, мать которого начала употреблять на второй день по выходу из роддома. Разместилась эта барышня на притоне. Соль в её крови причудливым образом смешалась с окситоцином (или что там у беременных отвечает за привязанность), поэтому ребенка она — с одной стороны, — кормила и окружала бытовой заботой — с другой, — оставляла в прокуренным солью притоне и шла за закладкой. Или носилась с ним по городу на шизе, что ребенка заберут и она должна его спрятать. Представляете ситуацию со стороны малыша? Ну, то есть, путь обычного человека к притону довольно долог, деградация наступает постепенно. А тут тебя достали из утробы и сразу опустили на дно человеческого существования — привет коучам и прочим пиздоболам, рассказывающим что «все зависит от тебя». Мы тогда натерпелись немало, я воообще был в ахуе, оставаясь с ребенком один в машине, когда мама исчезала черт знает куда, а парни шли ее искать. Я смотрел на этот комочек, который, видимо, чувствовал, что вокруг и так все плохо и тихо молчал. Что с ним делать? Что ему надо? А вдруг в нем что-то сломается? Или я сделаю что-то не то? А если менты? Как я объясню откуда ребенок и что я с ним делаю один в чужой машине? Слава богу мать вернули, упаковали в машину и отвезли на время в кризисный центр. А после позвонили девчонкам в фонд «Алиса» и нашли для малыша семью, где он будет жить, пока мама пытается устроить жизнь, спотыкаясь по пути о солевые трубки. И вот, спустя несколько дней приезжаем в город N, чтобы забрать ребенка. Одной бригадой едем мы на машине, другой — Таня, профессиональная мама, которая вырастила за свою жизнь три десятка своих и приемных детей. Таня ехала поездом с пересадками с огромной люлькой в руках. Когда я ее увидел, подумал, Господи, вот же человек — едет своим ходом черт-те куда, с нелепой детской корзиной, без гарантий найти мать, способную в любой момент может заторчать и уйти в тину городских притонов. Продолжение в карусели…
Спрашивают: как мы выносим ужасы социальной работы? Отвечаем: там где бездна человеческих пороков и горя, там место для самых ярких проявлений сострадания и любви. Приведу развернутый пример. Этим летом на съемках у нас на руках оказался младенец, мать которого начала употреблять на второй день по выходу из роддома. Разместилась эта барышня на притоне. Соль в её крови причудливым образом смешалась с окситоцином (или что там у беременных отвечает за привязанность), поэтому ребенка она — с одной стороны, — кормила и окружала бытовой заботой — с другой, — оставляла в прокуренным солью притоне и шла за закладкой. Или носилась с ним по городу на шизе, что ребенка заберут и она должна его спрятать. Представляете ситуацию со стороны малыша? Ну, то есть, путь обычного человека к притону довольно долог, деградация наступает постепенно. А тут тебя достали из утробы и сразу опустили на дно человеческого существования — привет коучам и прочим пиздоболам, рассказывающим что «все зависит от тебя». Мы тогда натерпелись немало, я воообще был в ахуе, оставаясь с ребенком один в машине, когда мама исчезала черт знает куда, а парни шли ее искать. Я смотрел на этот комочек, который, видимо, чувствовал, что вокруг и так все плохо и тихо молчал. Что с ним делать? Что ему надо? А вдруг в нем что-то сломается? Или я сделаю что-то не то? А если менты? Как я объясню откуда ребенок и что я с ним делаю один в чужой машине? Слава богу мать вернули, упаковали в машину и отвезли на время в кризисный центр. А после позвонили девчонкам в фонд «Алиса» и нашли для малыша семью, где он будет жить, пока мама пытается устроить жизнь, спотыкаясь по пути о солевые трубки. И вот, спустя несколько дней приезжаем в город N, чтобы забрать ребенка. Одной бригадой едем мы на машине, другой — Таня, профессиональная мама, которая вырастила за свою жизнь три десятка своих и приемных детей. Таня ехала поездом с пересадками с огромной люлькой в руках. Когда я ее увидел, подумал, Господи, вот же человек — едет своим ходом черт-те куда, с нелепой детской корзиной, без гарантий найти мать, способную в любой момент может заторчать и уйти в тину городских притонов. Продолжение в карусели…
Спрашивают: как мы выносим ужасы социальной работы? Отвечаем: там где бездна человеческих пороков и горя, там место для самых ярких проявлений сострадания и любви. Приведу развернутый пример. Этим летом на съемках у нас на руках оказался младенец, мать которого начала употреблять на второй день по выходу из роддома. Разместилась эта барышня на притоне. Соль в её крови причудливым образом смешалась с окситоцином (или что там у беременных отвечает за привязанность), поэтому ребенка она — с одной стороны, — кормила и окружала бытовой заботой — с другой, — оставляла в прокуренным солью притоне и шла за закладкой. Или носилась с ним по городу на шизе, что ребенка заберут и она должна его спрятать. Представляете ситуацию со стороны малыша? Ну, то есть, путь обычного человека к притону довольно долог, деградация наступает постепенно. А тут тебя достали из утробы и сразу опустили на дно человеческого существования — привет коучам и прочим пиздоболам, рассказывающим что «все зависит от тебя». Мы тогда натерпелись немало, я воообще был в ахуе, оставаясь с ребенком один в машине, когда мама исчезала черт знает куда, а парни шли ее искать. Я смотрел на этот комочек, который, видимо, чувствовал, что вокруг и так все плохо и тихо молчал. Что с ним делать? Что ему надо? А вдруг в нем что-то сломается? Или я сделаю что-то не то? А если менты? Как я объясню откуда ребенок и что я с ним делаю один в чужой машине? Слава богу мать вернули, упаковали в машину и отвезли на время в кризисный центр. А после позвонили девчонкам в фонд «Алиса» и нашли для малыша семью, где он будет жить, пока мама пытается устроить жизнь, спотыкаясь по пути о солевые трубки. И вот, спустя несколько дней приезжаем в город N, чтобы забрать ребенка. Одной бригадой едем мы на машине, другой — Таня, профессиональная мама, которая вырастила за свою жизнь три десятка своих и приемных детей. Таня ехала поездом с пересадками с огромной люлькой в руках. Когда я ее увидел, подумал, Господи, вот же человек — едет своим ходом черт-те куда, с нелепой детской корзиной, без гарантий найти мать, способную в любой момент может заторчать и уйти в тину городских притонов. Продолжение в карусели…
Спрашивают: как мы выносим ужасы социальной работы? Отвечаем: там где бездна человеческих пороков и горя, там место для самых ярких проявлений сострадания и любви. Приведу развернутый пример. Этим летом на съемках у нас на руках оказался младенец, мать которого начала употреблять на второй день по выходу из роддома. Разместилась эта барышня на притоне. Соль в её крови причудливым образом смешалась с окситоцином (или что там у беременных отвечает за привязанность), поэтому ребенка она — с одной стороны, — кормила и окружала бытовой заботой — с другой, — оставляла в прокуренным солью притоне и шла за закладкой. Или носилась с ним по городу на шизе, что ребенка заберут и она должна его спрятать. Представляете ситуацию со стороны малыша? Ну, то есть, путь обычного человека к притону довольно долог, деградация наступает постепенно. А тут тебя достали из утробы и сразу опустили на дно человеческого существования — привет коучам и прочим пиздоболам, рассказывающим что «все зависит от тебя». Мы тогда натерпелись немало, я воообще был в ахуе, оставаясь с ребенком один в машине, когда мама исчезала черт знает куда, а парни шли ее искать. Я смотрел на этот комочек, который, видимо, чувствовал, что вокруг и так все плохо и тихо молчал. Что с ним делать? Что ему надо? А вдруг в нем что-то сломается? Или я сделаю что-то не то? А если менты? Как я объясню откуда ребенок и что я с ним делаю один в чужой машине? Слава богу мать вернули, упаковали в машину и отвезли на время в кризисный центр. А после позвонили девчонкам в фонд «Алиса» и нашли для малыша семью, где он будет жить, пока мама пытается устроить жизнь, спотыкаясь по пути о солевые трубки. И вот, спустя несколько дней приезжаем в город N, чтобы забрать ребенка. Одной бригадой едем мы на машине, другой — Таня, профессиональная мама, которая вырастила за свою жизнь три десятка своих и приемных детей. Таня ехала поездом с пересадками с огромной люлькой в руках. Когда я ее увидел, подумал, Господи, вот же человек — едет своим ходом черт-те куда, с нелепой детской корзиной, без гарантий найти мать, способную в любой момент может заторчать и уйти в тину городских притонов. Продолжение в карусели…
Как-то на дне рождения друга, один из гостей рассказал смешную историю про употребление легализованных наркотиков за границей. Ситуация отозвалась у многих, и было предложено поделится своей забавной историей. Я набрал было воздуха чтобы сказать, но меня одернула сестра: «Дим, молчи, не порти праздник!» Историй было много. Некоторые даже, наверно, можно отнести и к забавным. Но особняком среди всех стоит детоксикация — своеобразный Рубикон между финальной точкой употребления и началом выздоровления. Так уж вышло, что большинство из них я не помню, ибо проходили они в состоянии медикаментозной комы. Но были и те что помню хорошо. Однако, прежде чем рассказать, важно прояснить один момент для понимания природы зависимости. Когда концентрация наркотика в крови достигает некоего среднего уровня, и тебе уже не так хорошо, но еще не очень плохо, наступает момент ясности и условно «трезвой» оценки собственной жизни. Понимая, что стенки ямы, в которую ты себя загнал, уже упираются в плечи, ты принимаешь решение ложиться в клинику. Собираешь вещи, подписываешь документы и покорно садишься на койку. В этот момент ты — это ты. Больной, потрепанный и нервный, но ты — тот кого узнают родственники, друзья и подписчики в нстаграме. А потом тебе становится так плохо, как не описать простому человеку словами. Ты понимаешь, что эта история с новой жизнью, конечно, выглядит воодушевляюще, но ты, сука, к ней не готов. И ты идешь к главврачу со словами «Товарищ врач, произошла чудовищная ошибка!», и просишься на волю. Деньги, хуеньги — оставьте себе, только откройте дверь и отпустите. А врач говорит, всё, мол, нормально, ты справишься, дружок, возвращайся в палату. И ты идешь обратно, а в тебе все кипит и болит. И проходя мимо двери ты замечаешь стул. И в следующий момент этот стул летит в стеклянный сегмент двери и начинается пиздец. И в этот момент ты — уже не ты. В этот момент ты — животное, которое хочет вырваться из клетки. Говорить с тобой бесполезно, равно как и ждать адекватной реакции. Если бы физическое тело повторяло ментальную трансформацию, ты бы покрылся шерстью, опустился на лапы и превратился — нет, не в волка, — в тупую дикую обезьяну. Продолжение в карусели…
Как-то на дне рождения друга, один из гостей рассказал смешную историю про употребление легализованных наркотиков за границей. Ситуация отозвалась у многих, и было предложено поделится своей забавной историей. Я набрал было воздуха чтобы сказать, но меня одернула сестра: «Дим, молчи, не порти праздник!» Историй было много. Некоторые даже, наверно, можно отнести и к забавным. Но особняком среди всех стоит детоксикация — своеобразный Рубикон между финальной точкой употребления и началом выздоровления. Так уж вышло, что большинство из них я не помню, ибо проходили они в состоянии медикаментозной комы. Но были и те что помню хорошо. Однако, прежде чем рассказать, важно прояснить один момент для понимания природы зависимости. Когда концентрация наркотика в крови достигает некоего среднего уровня, и тебе уже не так хорошо, но еще не очень плохо, наступает момент ясности и условно «трезвой» оценки собственной жизни. Понимая, что стенки ямы, в которую ты себя загнал, уже упираются в плечи, ты принимаешь решение ложиться в клинику. Собираешь вещи, подписываешь документы и покорно садишься на койку. В этот момент ты — это ты. Больной, потрепанный и нервный, но ты — тот кого узнают родственники, друзья и подписчики в нстаграме. А потом тебе становится так плохо, как не описать простому человеку словами. Ты понимаешь, что эта история с новой жизнью, конечно, выглядит воодушевляюще, но ты, сука, к ней не готов. И ты идешь к главврачу со словами «Товарищ врач, произошла чудовищная ошибка!», и просишься на волю. Деньги, хуеньги — оставьте себе, только откройте дверь и отпустите. А врач говорит, всё, мол, нормально, ты справишься, дружок, возвращайся в палату. И ты идешь обратно, а в тебе все кипит и болит. И проходя мимо двери ты замечаешь стул. И в следующий момент этот стул летит в стеклянный сегмент двери и начинается пиздец. И в этот момент ты — уже не ты. В этот момент ты — животное, которое хочет вырваться из клетки. Говорить с тобой бесполезно, равно как и ждать адекватной реакции. Если бы физическое тело повторяло ментальную трансформацию, ты бы покрылся шерстью, опустился на лапы и превратился — нет, не в волка, — в тупую дикую обезьяну. Продолжение в карусели…
Как-то на дне рождения друга, один из гостей рассказал смешную историю про употребление легализованных наркотиков за границей. Ситуация отозвалась у многих, и было предложено поделится своей забавной историей. Я набрал было воздуха чтобы сказать, но меня одернула сестра: «Дим, молчи, не порти праздник!» Историй было много. Некоторые даже, наверно, можно отнести и к забавным. Но особняком среди всех стоит детоксикация — своеобразный Рубикон между финальной точкой употребления и началом выздоровления. Так уж вышло, что большинство из них я не помню, ибо проходили они в состоянии медикаментозной комы. Но были и те что помню хорошо. Однако, прежде чем рассказать, важно прояснить один момент для понимания природы зависимости. Когда концентрация наркотика в крови достигает некоего среднего уровня, и тебе уже не так хорошо, но еще не очень плохо, наступает момент ясности и условно «трезвой» оценки собственной жизни. Понимая, что стенки ямы, в которую ты себя загнал, уже упираются в плечи, ты принимаешь решение ложиться в клинику. Собираешь вещи, подписываешь документы и покорно садишься на койку. В этот момент ты — это ты. Больной, потрепанный и нервный, но ты — тот кого узнают родственники, друзья и подписчики в нстаграме. А потом тебе становится так плохо, как не описать простому человеку словами. Ты понимаешь, что эта история с новой жизнью, конечно, выглядит воодушевляюще, но ты, сука, к ней не готов. И ты идешь к главврачу со словами «Товарищ врач, произошла чудовищная ошибка!», и просишься на волю. Деньги, хуеньги — оставьте себе, только откройте дверь и отпустите. А врач говорит, всё, мол, нормально, ты справишься, дружок, возвращайся в палату. И ты идешь обратно, а в тебе все кипит и болит. И проходя мимо двери ты замечаешь стул. И в следующий момент этот стул летит в стеклянный сегмент двери и начинается пиздец. И в этот момент ты — уже не ты. В этот момент ты — животное, которое хочет вырваться из клетки. Говорить с тобой бесполезно, равно как и ждать адекватной реакции. Если бы физическое тело повторяло ментальную трансформацию, ты бы покрылся шерстью, опустился на лапы и превратился — нет, не в волка, — в тупую дикую обезьяну. Продолжение в карусели…
Как-то на дне рождения друга, один из гостей рассказал смешную историю про употребление легализованных наркотиков за границей. Ситуация отозвалась у многих, и было предложено поделится своей забавной историей. Я набрал было воздуха чтобы сказать, но меня одернула сестра: «Дим, молчи, не порти праздник!» Историй было много. Некоторые даже, наверно, можно отнести и к забавным. Но особняком среди всех стоит детоксикация — своеобразный Рубикон между финальной точкой употребления и началом выздоровления. Так уж вышло, что большинство из них я не помню, ибо проходили они в состоянии медикаментозной комы. Но были и те что помню хорошо. Однако, прежде чем рассказать, важно прояснить один момент для понимания природы зависимости. Когда концентрация наркотика в крови достигает некоего среднего уровня, и тебе уже не так хорошо, но еще не очень плохо, наступает момент ясности и условно «трезвой» оценки собственной жизни. Понимая, что стенки ямы, в которую ты себя загнал, уже упираются в плечи, ты принимаешь решение ложиться в клинику. Собираешь вещи, подписываешь документы и покорно садишься на койку. В этот момент ты — это ты. Больной, потрепанный и нервный, но ты — тот кого узнают родственники, друзья и подписчики в нстаграме. А потом тебе становится так плохо, как не описать простому человеку словами. Ты понимаешь, что эта история с новой жизнью, конечно, выглядит воодушевляюще, но ты, сука, к ней не готов. И ты идешь к главврачу со словами «Товарищ врач, произошла чудовищная ошибка!», и просишься на волю. Деньги, хуеньги — оставьте себе, только откройте дверь и отпустите. А врач говорит, всё, мол, нормально, ты справишься, дружок, возвращайся в палату. И ты идешь обратно, а в тебе все кипит и болит. И проходя мимо двери ты замечаешь стул. И в следующий момент этот стул летит в стеклянный сегмент двери и начинается пиздец. И в этот момент ты — уже не ты. В этот момент ты — животное, которое хочет вырваться из клетки. Говорить с тобой бесполезно, равно как и ждать адекватной реакции. Если бы физическое тело повторяло ментальную трансформацию, ты бы покрылся шерстью, опустился на лапы и превратился — нет, не в волка, — в тупую дикую обезьяну. Продолжение в карусели…
🇷🇺 Не сменить ли пластинку? Но родина снится опять. Отираясь от нечего делать в вокзальном народе, Жду своей электрички, поскольку намерен сажать То ли яблоню, то ли крыжовник. Сентябрь на исходе. Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране Приспособить какую-то важную доску к сараю. Перспектива из снов – сон во сне, сон во сне, сон во сне. И курю в огороде на корточках, время теряю. И по скверной дороге иду восвояси с шести Узаконенных соток на жалобный крик электрички. Вот ведь спички забыл, а вернешься — не будет пути, И стучусь наобум, чтобы вынесли — как его — спички. И чужая старуха выходит на низкий порог, И моргает, и шамкает, будто она виновата, Что в округе ненастье и нету проезжих дорог, А в субботу в Покровском у клуба сцепились ребята, В том, что я ошиваюсь на свете дурак дураком На осеннем ветру с незажженной своей сигаретой, Будто только она виновата и в том, и в другом, И во всем остальном, и в несчастиях родины этой. Сергей Гандлевский, 1987
🇷🇺 Не сменить ли пластинку? Но родина снится опять. Отираясь от нечего делать в вокзальном народе, Жду своей электрички, поскольку намерен сажать То ли яблоню, то ли крыжовник. Сентябрь на исходе. Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране Приспособить какую-то важную доску к сараю. Перспектива из снов – сон во сне, сон во сне, сон во сне. И курю в огороде на корточках, время теряю. И по скверной дороге иду восвояси с шести Узаконенных соток на жалобный крик электрички. Вот ведь спички забыл, а вернешься — не будет пути, И стучусь наобум, чтобы вынесли — как его — спички. И чужая старуха выходит на низкий порог, И моргает, и шамкает, будто она виновата, Что в округе ненастье и нету проезжих дорог, А в субботу в Покровском у клуба сцепились ребята, В том, что я ошиваюсь на свете дурак дураком На осеннем ветру с незажженной своей сигаретой, Будто только она виновата и в том, и в другом, И во всем остальном, и в несчастиях родины этой. Сергей Гандлевский, 1987
🇷🇺 Не сменить ли пластинку? Но родина снится опять. Отираясь от нечего делать в вокзальном народе, Жду своей электрички, поскольку намерен сажать То ли яблоню, то ли крыжовник. Сентябрь на исходе. Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране Приспособить какую-то важную доску к сараю. Перспектива из снов – сон во сне, сон во сне, сон во сне. И курю в огороде на корточках, время теряю. И по скверной дороге иду восвояси с шести Узаконенных соток на жалобный крик электрички. Вот ведь спички забыл, а вернешься — не будет пути, И стучусь наобум, чтобы вынесли — как его — спички. И чужая старуха выходит на низкий порог, И моргает, и шамкает, будто она виновата, Что в округе ненастье и нету проезжих дорог, А в субботу в Покровском у клуба сцепились ребята, В том, что я ошиваюсь на свете дурак дураком На осеннем ветру с незажженной своей сигаретой, Будто только она виновата и в том, и в другом, И во всем остальном, и в несчастиях родины этой. Сергей Гандлевский, 1987
Был проездом в Минске, немного прогулялся по городу. Сперва поехал на станцию метро Тракторный завод. Ну потому что есть лишь два гендера и один трактор. Правда, оказалось, на Тракторном бульваре проходит ярмарка выходного дня и там торгуют картошкой. Так я оказался зажат меж двух тектонических мемов.
Во время поездок приходят предложения от местных — показать город или составить компанию. Спасибо, друзья, за гостеприимство, но в силу многолетней привычки предпочитаю путешествовать и снимать в одиночестве. Есть фотографы, способные водить за собой целые хороводы учеников, но я так не умею, для меня это довольно личный процесс.
Во время поездок приходят предложения от местных — показать город или составить компанию. Спасибо, друзья, за гостеприимство, но в силу многолетней привычки предпочитаю путешествовать и снимать в одиночестве. Есть фотографы, способные водить за собой целые хороводы учеников, но я так не умею, для меня это довольно личный процесс.
Во время поездок приходят предложения от местных — показать город или составить компанию. Спасибо, друзья, за гостеприимство, но в силу многолетней привычки предпочитаю путешествовать и снимать в одиночестве. Есть фотографы, способные водить за собой целые хороводы учеников, но я так не умею, для меня это довольно личный процесс.
Во время поездок приходят предложения от местных — показать город или составить компанию. Спасибо, друзья, за гостеприимство, но в силу многолетней привычки предпочитаю путешествовать и снимать в одиночестве. Есть фотографы, способные водить за собой целые хороводы учеников, но я так не умею, для меня это довольно личный процесс.
Если придумать набор несвязных друг с другом фактов, сложить их в рандомном порядке и оформить результат в некую историю — всё равно не удасться переплюнуть жизнь в её непредсказуемой изобретательности. В Черемхово (Иркутская область) вылез прогуляться по вокзальному району и уперся в картину патриотического содержания (причем, как это часто бывает в подобных случаях, пошлость оформления была верным признаком искренности). В ходе опроса соседей удалось выяснить следующее: хозяин мастерской — местный работяга. По молодости пережил огнестрельное ранение в голову, остался жив и — увидев в криминальной бытовухе божий промысел, — воцерковился. А чтобы стало совсем хорошо, изменил имя в паспорте с Николая на Дар Божий. Я не шучу — загуглите Божий Дар Святославович, посмотрите на блаженного воочию. Мне, правда, сделать это не удалось — буквально в конце октября Дар уехал на фронт, о чем не преминул сообщить на окне мастерской. Чудны дела твои, Господи, но это, по-моему, это тумач. И вот казалось бы: куда мужика под сраку лет потащило? Сидел бы спокойно дома, подшивал лапти и помогал ближнему в меру своих талантов. Работы в посёлке — социальной и благотворительной — хватит до второго пришествия. Но нет — тянет искусить судьбу еще одним пулевым.
Если придумать набор несвязных друг с другом фактов, сложить их в рандомном порядке и оформить результат в некую историю — всё равно не удасться переплюнуть жизнь в её непредсказуемой изобретательности. В Черемхово (Иркутская область) вылез прогуляться по вокзальному району и уперся в картину патриотического содержания (причем, как это часто бывает в подобных случаях, пошлость оформления была верным признаком искренности). В ходе опроса соседей удалось выяснить следующее: хозяин мастерской — местный работяга. По молодости пережил огнестрельное ранение в голову, остался жив и — увидев в криминальной бытовухе божий промысел, — воцерковился. А чтобы стало совсем хорошо, изменил имя в паспорте с Николая на Дар Божий. Я не шучу — загуглите Божий Дар Святославович, посмотрите на блаженного воочию. Мне, правда, сделать это не удалось — буквально в конце октября Дар уехал на фронт, о чем не преминул сообщить на окне мастерской. Чудны дела твои, Господи, но это, по-моему, это тумач. И вот казалось бы: куда мужика под сраку лет потащило? Сидел бы спокойно дома, подшивал лапти и помогал ближнему в меру своих талантов. Работы в посёлке — социальной и благотворительной — хватит до второго пришествия. Но нет — тянет искусить судьбу еще одним пулевым.
Если придумать набор несвязных друг с другом фактов, сложить их в рандомном порядке и оформить результат в некую историю — всё равно не удасться переплюнуть жизнь в её непредсказуемой изобретательности. В Черемхово (Иркутская область) вылез прогуляться по вокзальному району и уперся в картину патриотического содержания (причем, как это часто бывает в подобных случаях, пошлость оформления была верным признаком искренности). В ходе опроса соседей удалось выяснить следующее: хозяин мастерской — местный работяга. По молодости пережил огнестрельное ранение в голову, остался жив и — увидев в криминальной бытовухе божий промысел, — воцерковился. А чтобы стало совсем хорошо, изменил имя в паспорте с Николая на Дар Божий. Я не шучу — загуглите Божий Дар Святославович, посмотрите на блаженного воочию. Мне, правда, сделать это не удалось — буквально в конце октября Дар уехал на фронт, о чем не преминул сообщить на окне мастерской. Чудны дела твои, Господи, но это, по-моему, это тумач. И вот казалось бы: куда мужика под сраку лет потащило? Сидел бы спокойно дома, подшивал лапти и помогал ближнему в меру своих талантов. Работы в посёлке — социальной и благотворительной — хватит до второго пришествия. Но нет — тянет искусить судьбу еще одним пулевым.
Старый город в Ангарске — большой район, полностью застроенный советскими двухэтажками. Люблю тут гулять, погружаясь в ностальгию и детские воспоминания. Что странно, если учесть что свою подмосковную двухэтажку (и вместе с ней весь район) я ненавидел больше отцовского алкоголизма.
Старый город в Ангарске — большой район, полностью застроенный советскими двухэтажками. Люблю тут гулять, погружаясь в ностальгию и детские воспоминания. Что странно, если учесть что свою подмосковную двухэтажку (и вместе с ней весь район) я ненавидел больше отцовского алкоголизма.
Старый город в Ангарске — большой район, полностью застроенный советскими двухэтажками. Люблю тут гулять, погружаясь в ностальгию и детские воспоминания. Что странно, если учесть что свою подмосковную двухэтажку (и вместе с ней весь район) я ненавидел больше отцовского алкоголизма.
Зима с ее первым снегом символично началась в городе Зиме. Интересное место; впервые за свои цать лет путешествий сделал то, чего никогда не делал ранее — изменил траекторию пути, потому что по первоначальному маршруту маячили стопроцентные пиздюли в исполнении сильно бухой компании. Конечно, путешествуя по России ты как бы подписываешь мысленный отказ от претензий и смиренно принимаешь перспективу опиздюлиться у вокзального ларька. Но если есть возможность избежать этого мученичества, надо пользоваться, я считаю, не зазорно. Короче обошел, и обошел. Смотрю в каментах опять началась старая песня: фотограф хуевый, показывает хтонь, позор и разруху. И мне вот интересно: задумываются ли эти люди, что своими репликами чисто по-человечески обижают тех кто живет там? Походя отменяют жизнь и быт тысяч людей в небольших городах, считая их чем-то постыдным и недостойным внимания. Впрочем, если у нас сверху постоянно транслируется «уничтожить как-то 20 процентов гнили» или «взорвать бомбу над Сибирью» неудивительно что настроения передаются по цепочке ниже.
